Неточные совпадения
А тут Катерина Ивановна,
руки ломая, по комнате ходит, да красные пятна у ней на
щеках выступают, — что в болезни этой и всегда бывает: «Живешь, дескать, ты, дармоедка, у нас, ешь и пьешь, и теплом пользуешься», а что тут пьешь и ешь, когда и ребятишки-то по
три дня корки не видят!
Павел Петрович вынул из кармана панталон свою красивую
руку с длинными розовыми ногтями,
руку, казавшуюся еще красивей от снежной белизны рукавчика, застегнутого одиноким крупным опалом, и подал ее племяннику. Совершив предварительно европейское «shake hands», [Рукопожатие (англ.).] он
три раза, по-русски, поцеловался с ним, то есть
три раза прикоснулся своими душистыми усами до его
щек, и проговорил...
— Н… нет, — произнес с запинкой Николай Петрович и
потер себе лоб. — Надо было прежде… Здравствуй, пузырь, — проговорил он с внезапным оживлением и, приблизившись к ребенку, поцеловал его в
щеку; потом он нагнулся немного и приложил губы к Фенечкиной
руке, белевшей, как молоко, на красной рубашечке Мити.
В комнату вошел, или, вернее, вскочил — среднего роста, свежий, цветущий, красиво и крепко сложенный молодой человек, лет двадцати
трех, с темно-русыми, почти каштановыми волосами, с румяными
щеками и с серо-голубыми вострыми глазами, с улыбкой, показывавшей ряд белых крепких зубов. В
руках у него был пучок васильков и еще что-то бережно завернутое в носовой платок. Он все это вместе со шляпой положил на стул.
Вижу где-то далеко отсюда, в просторной комнате, на
трех перинах, глубоко спящего человека: он и обеими
руками, и одеялом закрыл себе голову, но мухи нашли свободные места, кучками уселись на
щеке и на шее.
С зубовным скрежетом вырвал их Чертопханов из
рук оторопелого Перфишки, стал высекать огонь сам: искры сыпались обильно, еще обильнее сыпались проклятия и даже стоны, — но
трут либо не загорался, либо погасал, несмотря на дружные усилия четырех напряженных
щек и губ!
Просыпаясь, она нежится в своей теплой постельке, ей лень вставать, она и думает и не думает, и полудремлет и не дремлет; думает, — это, значит, думает о чем-нибудь таком, что относится именно к этому дню, к этим дням, что-нибудь по хозяйству, по мастерской, по знакомствам, по планам, как расположить этот день, это, конечно, не дремота; но, кроме того, есть еще два предмета, года через
три после свадьбы явился и третий, который тут в
руках у ней, Митя: он «Митя», конечно, в честь друга Дмитрия; а два другие предмета, один — сладкая мысль о занятии, которое дает ей полную самостоятельность в жизни, другая мысль — Саша; этой мысли даже и нельзя назвать особою мыслью, она прибавляется ко всему, о чем думается, потому что он участвует во всей ее жизни; а когда эта мысль, эта не особая мысль, а всегдашняя мысль, остается одна в ее думе, — она очень, очень много времени бывает одна в ее думе, — тогда как это назвать? дума ли это или дремота, спится ли ей или Не спится? глаза полузакрыты, на
щеках легкий румянец будто румянец сна… да, это дремота.
Голос у нее был сочный, ясный, рот маленький, пухлый, и вся она была круглая, свежая. Раздевшись, она крепко
потерла румяные
щеки маленькими, красными от холода
руками и быстро прошла в комнату, звучно топая по полу каблуками ботинок.
— Вы можете! — сказал хохол и, отвернув от нее лицо, крепко, как всегда,
потер руками голову,
щеку и глаза. — Все любят близкое, но — в большом сердце и далекое — близко! Вы много можете. Велико у вас материнское…
— Adieu, — повторила Полина, и когда князь стал целовать у нее
руку, она не выдержала, обняла его и легла к нему головой на плечо. По
щекам ее текли в
три ручья слезы.
Саша поцеловал ей
руку и сделал это ловко и с большим удовольствием. Поцеловал уж заодно
руки и Дарье с Валериею, — нельзя же их обойти, — и нашел, что это тоже весьма приятно. Тем более, что они все
три поцеловали его в
щеку: Дарья звонко, но равнодушно, как доску, Валерия нежно, опустила глаза, — лукавые глазки, — легонько хихикнула и тихонько прикоснулась легкими, радостными губами, — как нежный цвет яблони, благоуханный, упал на
щеку, — а Людмила чмокнула радостно, весело и крепко.
Влас (трется
щекой об ее
руку). Устал. С десяти до
трех сидел в суде… С
трех до семи бегал по городу… Шурочка!.. И не успел пообедать.
Глеб разбил пальцем ледяные иглы, покрывавшие дно горшка, пригнул горшок к ладони, плеснул водицей на лицо, помял в
руках кончик полотенца, принял наклонное вперед положение и принялся
тереть без того уже покрасневшие нос и
щеки.
В минуты столь жестоких споров фабрикант Артамонов старший крепко закрывал глаза, чтоб удержать постыдные, злые и горькие слёзы. Но слёзы неудержимо лились, он стирал их со
щёк и бороды ладонями, потом досуха
тёр ладонь о ладонь и тупо рассматривал опухшие, багровые
руки свои. И пил мадеру большими глотками, прямо из горлышка бутылки.
«Наконец, мол, дорвался!» Окончив «процедуру» ввода во владение, исправник, у которого от приближения закуски даже вода подтекла под
щеками,
потер себе
руки тем особенным манером, который обыкновенно предшествует «вонзанию в себя первой рюмочки»; но оказалось, что Мартын Петрович желал сперва отслужить молебен с водосвятием.
И Веретьев громко свистнул. Заяц тотчас присел, повел ушами, поджал передние лапки, выпрямился, пожевал, пожевал, понюхал воздух и опять пожевал. Веретьев проворно сел на корточки, наподобие зайца, и стал водить носом, нюхать и жевать, как он. Заяц провел раза два лапками по мордочке, встряхнулся — они, должно быть, были мокры от росы, — уставил уши и покатил дальше. Веретьев
потер себя
руками по
щекам и также встряхнулся… Марья Павловна не выдержала и засмеялась.
На вид она казалась лет двадцати двух или двадцати
трех; лицо имела круглое, довольно простое, но приятное, нежные
щеки, кроткие голубые глаза и маленькие, очень красивые и чистые
руки. Одета она была опрятно.
— Я не знаю вас, — сказал Ордынов, — я не хочу знать ваших тайн. Но она! она!.. — проговорил он, и слезы градом, в
три ручья, потекли из глаз его. Ветер срывал их одну за другой с его
щек… Ордынов утирал их
рукой. Жест его, взгляд, непроизвольные движения дрожавших посинелых губ, — все предсказывало в нем помешательство.
Протянувшись, поднявши ресницы и
три раза быстро зажмуривши глаза, она открыла их с полусердитою улыбкою; но, видя, что он решительно не хочет оказать на этот раз никакой ласки, с досады поворотилась на другую сторону и, положив свежую свою
щеку на
руку, скоро после него заснула.
Это значило, что мальчик недостаточно быстро подал воду и его ждет наказание. «Так их и следует», — думал посетитель, кривя голову набок и созерцая у самого своего носа большую потную
руку, у которой
три пальца были оттопырены, а два других, липкие и пахучие, нежно прикасались к
щеке и подбородку, пока туповатая бритва с неприятным скрипом снимала мыльную пену и жесткую щетину бороды.
Но мнению опытных дам и московских зубных врачей, зубная боль бывает
трех сортов: ревматическая, нервная и костоедная; но взгляните вы на физиономию несчастного Дыбкина, и вам ясно станет, что его боль не подходит ни к одному из этих сортов. Кажется, сам чёрт с чертенятами засел в его зуб и работает там когтями, зубами и рогами. У бедняги лопается голова, сверлит в ухе, зеленеет в глазах, царапает в носу. Он держится обеими
руками за правую
щеку, бегает из угла в угол и орет благим матом…
Савелий сердито выдыхнул из груди весь воздух и резко повернулся к стене. Минуты через
три он опять беспокойно заворочался, стал в постели на колени и, упершись
руками о подушку, покосился на жену. Та все еще не двигалась и глядела на гостя.
Щеки ее побледнели, и взгляд загорелся каким-то странным огнем. Дьячок крякнул, сполз на животе с постели и, подойдя к почтальону, прикрыл его лицо платком.
Слава богу, опасность миновала! Наученный горьким опытом, я схватил горсть снега и, повернувшись спиной к ветру, стал натирать им лицо. Это было нестерпимо больно, но я
тер долго и крепко, с сознанием, что это нужно и даже очень нужно. Онемевшая на
щеках кожа стала понемногу отходить, пальцы на
руках тоже сделались подвижными и чувствительными. Теперь можно было войти в теплое помещение.
Его шея, которую только что обхватывали мягкие пахучие
руки, казалось ему, была вымазана маслом; на
щеке около левого уса, куда поцеловала незнакомка, дрожал легкий, приятный холодок, как от мятных капель, и чем больше он
тер это место, тем сильнее чувствовался этот холодок; весь же он от головы до пят был полон нового, странного чувства, которое всё росло и росло…